СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ ХОРУГВЕНОСЦЕВ (СПХ) Союз Православных Хоругвеносцев Мы Русскiе - Съ нами Богъ!
Православiе Самодержавiе Народность
 



+ О СОЮЗЕ  
+ НОВОСТИ
+ ГАЛЕРЕЯ
+ ПОЭЗИЯ
+ СПХ НА ВИДЕО
+ ЖУРНАЛ СПХ
+ РУССКIЙ СИМВОЛЪ
+ АРХИВ
+ СВЯЗЬ
+ ГОСТЕВАЯ
+ ССЫЛКИ
 

Книги Сергея Родина
ПОЭЗИЯ

Живой журнал Главы СПХ
Царь грядёт!


Все новости на тему девиза  "Православие или смерть!"


ИА Русская весна


ПОЭЗИЯ

Храм на Красной площади

Царь Иоанн Грозный

Русские новости. Информационное интернет-издание. Экономика, политика, общество, наука, происшествия, горячие точки, криминал

Новости
Лента Новостей. 2020 год от Р.Х.
Служба информации Союза Православных Хоругвеносцев
2024 2023 2022 2021 2020 2019 2018 2017 2016 2015 2014 2013 2012 2011 2010 2009 2008 2007 2006 2005

26.08.2020

Москва

Служба информации Союза Православных Хоругвеносцев и Союза Православных Братств

СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ ХОРУГВЕНОСЦЕВ,
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ БРАТСТВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Четыре сюжета о мировой литературе

I. Борьба миров

Помнится, читал я роман Умберто Эко «Пражское кладбище»… Умберто Эко справляет там чёрные мессы, его герой аферист Симонино убивает главного мага, изображавшего Люцифера. То есть, кто здесь настоящий сатанист? – спросите вы. Да, оба! – отвечу я. Один исполняет роль Дьявола, а другой этого исполняющего убивает. А заодно и главную жрицу, исполнявшую «алтарь» чёрной мессы… Причём, описывает всё это Умберто Эко явно со сладострастием и наслаждением. Да, это не Гоголь с его «Вием», и не Эдгар По с его «Тоби Даммитом». Там тоже смерть и трагедия, но только настоящие, а у Эко насмешливые, издевательские и извращённо мазохистские… Но главное тут даже не это, а имя, которое автор даёт этому извращённому цинику: Симонини. Дело в том, что так звали христианского мальчика в итальянском городе Тренте, которого ритуально умучали евреи накануне иудейского Песаха в 1475 году. Об этом подробно пишет профессор еврейского религиозного университета «Бар Илан» Ариэль Тоафф.

Обычай употребления евреями христианской крови в праздник Пурим и в праздник Пасхи

Мучения Св. Симона - барельеф на площади Сальвадора в Тренто. Подпись на латыни гласит: "В главной башне этого здания, где раньше располагалась синагога, а теперь находится храм, благословенный мученик Симон Трентский, на 29 месяце жизни, был мучительно убит евреями глубокой ночью 10 апреля 1475.

Кровавая Пасха д-ра Ариэля Тоаффа (Жертвоприношения у Иудеев?)

Ариэль Тоафф родился в семье главного раввина Рима.Профессор еврейского религиозного университета «Бар-Илан», что неподалёку от Тель-Авива, он снискал себе известность, благодаря фундаментальному исследованию средневековой истории евреев. Трёхтомная работа Тоаффа «Любовь, труд и смерть» (подзаговолок: «Жизнь евреев в средневековой Умбрии») представляет собой настоящую энциклопедию по этой довольно узкой теме.
Пе?сах (ивр. ??????‎, букв. «миновал, обошёл», в ашкеназскомпроизношении — Пе?йсах / Пе?йсох / Па?йсохарам.????????, Пи?сха; по-гречески и по-русски — Пасха) — центральный иудейский праздник в память об Исходе из Египта. Начинается на 15-й день весеннего месяца нисан и празднуется в течение 7 дней в Израиле и 8 — вне Израиля.
(д-р Ариэль Тоафф) обратился к делу св. Симона Трентского. Этот двухлетний мальчик из итальянского городка Тренто был похищен из дому несколькими евреями-ашкеназами накануне иудейской пасхи 1475 г. Ночью похитители убили ребенка. Они пустили ему кровь, пронзили тело гвоздями и распяли его головой вниз, восклицая: «Да сгинут все христиане на суше и на море!». Так они отметили свою пасху – архаический обряд, напоминающий о пролитой крови и умерщвленных младенцах, самым прямым образом, пренебрегая обычной метафорической заменой крови вином.

Бывший Святой Simon Unverdorben, Simonino di Trento

Более ста чудес были непосредственно отнесены к Св. Симону с течение года с момента его смерти, и его культ распространился по Италии, Австрии и Германии. Однако, присутствовал изначальный скептицизм, и Папа Sixtus IV послал Епископа Ventimiglia, учёного-доминиканца, для расследования. Почитание было восстановлено в 1588 францисканцем Папой Sixtus V. Святой в конце концов был признан мучеником и покровителем жертв киднеппинга и пыток.

В 1965 Церковь пересмотрела канонизацию, и Св. Симон был исключён из сонма Святых.

Убийц схватили, и они во всем сознались. Епископ Тренто признал их виновными. Однако иудейская община подала протест Папе Римскому, и он отправил епископа Вентимиглии для проведения следствия. Евреи предложили свою версию: «Симона убили христиане с провокационной целью дискредитации иудеев», - так утверждает довоенная Еврейская энциклопедия. 
 «В воскресенье, на Пасху 1475 г., в итальянском город Тренто в подвале дома, принадлежавшего евреям, было найдено мертвое тело двухлетнего христианского младенца по имени Симон».

Тело замученного Симона Трентского. Погребение, Нюрнберг, ок. 1479

В Еврейской энциклопедии написано, что ребенок был найден поблизости от дома, где жили евреи. Вот что пишет об этом бывший раввин, перешедший в Православие и ставший монахом Неофитом:

Каким образом евреи сохраняют тайны

Помощью Господа нашего Иисуса Христа я только что разоблачил варварский обычай крови, сохраняемый и употребляемый у евреев. Эта тайна не описана ни в одной книге. Здесь еще видно, что лицемерие - причина их несчастия, согласно угрозам Моисея в XXVIII главе Второзакония. Эти проклятия служат именно доказательством их сатанинской ненависти к христианам. Она доводит их до убийства этих последних и употребления в пищу их крови.
Это не все. Я хочу еще раскрыть об еврейском племени нечто другое, еще не описанное ни в одной книге, по крайней мере в ясном и понятном смысле. Одни только какамы, раввины и отцы семейств знают ее и передают ее словесно своим сыновьям, предварительно запугивая их ужасными проклятиями, если они когда-либо раскроют тайну. Они открывают своим сыновьям эту тайну крови, внушая им свято хранить ее, повелевая всегда таить ее в сердце и никогда не открывать ее никому, разве только тому из сыновей, которого они признают способным хранить тайну, под условием полнейшего молчания. Они запрещают им сообщать ее кому-либо из христиан, даже если бы им пришлось испытывать самые жестокие страдания, предпочитая пожертвовать жизнью и пролить за это кровь, чем раскрыть тайну.
Что касается меня, то я прежде всего верю в Бога и не боюсь проклятий, ни даже отцовского, ни раввинов, ни какамов, ни всего еврейского племени; я все разглашу во славу Господа Бога Иисуса Христа и Святой Церкви. А вот каким образом эта тайна крови мне открылась.
Когда я достиг тринадцатилетнего возраста, при достижении какового евреи имеют обыкновение возлагать на голову своих сыновей венец возмужалости (трифилон), мой отец отвел меня в сторону и остался со мною наедине; он снова начал меня наставлять и советовал мне как можно больше ненавидеть христиан, так как это повелено Богом, до того, чтобы их убивать, и собирать кровь их для обычаев, о которых я говорил. И он мне сказал:
- Мой сын, - (в это время он меня поцеловал). - Мой сын, теперь я тебя делаю самым доверенным моим наперсником и другим самим собою.
Он возложил на мою голову венец и объяснил мне тайну крови, говоря, что это наисвященнейшее откровение и заповедь Божия евреям. Он прибавил при этом, что я, таким образом, посвящен в самую сокровенную тайну евреев. Затем он преподал мне следующие советы:
- Мой дорогой сын, заклинаю тебя небом и землею всегда хранить эту тайну в сердце и никогда ее не сообщать ни твоим братьям, ни твоей матери, ни сестрам, ни даже твоей жене, никому на свете, и, в особенности, никакой женщине.
- Если бы даже ты имел одиннадцать сыновей, ты не должен открывать им всем этой тайны, а только одному, то есть тому, которого ты признаешь самым мудрым из всех и самым верным хранителем тайны, подобно тому, как я поступаю теперь с тобою. И еще ты, как следует, следи за тем, чтобы этот сын был верным и усердным ревнителем нашей веры.
- Я тебе снова повторяю, остерегайся открывать эту тайну какой бы то ни было женщине, даже твоим дочерям, жене, ни даже твоей матери, а только тому из сыновей, которого ты признаешь достойным сего.
В заключение он мне сказал:

- Мой дорогой сын, пусть земля откажется от погребения твоего тела и от принятия в свои недра останков твоих после смерти, если когда-либо, при каких бы то ни было обстоятельствах тебе пришлось бы открыть эту тайну кому-нибудь другому, а не тому, кому я тебе указал, даже если бы ты из-за личного интереса или по какой другой причине сделался христианином. Берегись предать твоего отца, разоблачив эту божественную тайну, которую я тебе сегодня открываю. Мое проклятие поразит тебя тотчас же; оно будет следовать за тобою при жизни, при смерти и вечно.
Но я нашел другого Отца, который есть Господь Бог наш Иисус Христос, и другую мать, которая есть Церковь христианская; я хочу проповедывать истину и, как говорит мудрый Сирах, я буду бороться до самой смерти за правду.
Я уже находился и нахожусь в настоящее время поистине в большой опасности жизни за это оглашение. Но я верю в слова апостола Павла22: “Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или нагота, или опасность, или меч? - Я уверен, что ни жизнь, и ни смерть...”. Вот почему мое упование - Предвечный Отец, мое убежище - Его Единый Сын и моя сила - Святой Дух. Слава Святой Троице.
http://antisionizm.info/Kakim-obrazom-evrei-sohranyayut-tayni-183.html

 Тут и судья-евреи, и пресса-евреи, и канибалы-евреи, всё вокруг схвачено. У вас такое создаётся впечатление, что единичные жертвы для еврейских сектантов для их ритуальных жертвоприношений, попадают случайно и редко. - Нет ничего более далёкого от действительности. Избранный народ на этой Земле 6000 лет.
Весь их культ вертится только вокруг жертвоприношений, причем именно не поклонений всяким там дубам и святым рощам, а именно вокруг кровавых жертвоприношений - КОРБАН.
Только у евреев кровавое жертвоприношение - КОР-БАН

В любое время дня и ночи, если в любой точке земного шара им нужен зарезать гойского детёныша - "цыплёнка Табаха",
он будет доставлен к алтарю в течение суток. Работает и "стол предварительных заказов".
Избранный народ очень пунктуален и научен; он ничего просто так на самотёк не оставляет.


Это само Зазеркалье, сам Алиенал! Он на атасе стоит чётко, потому что жертвоприношения гоев - это основная методология, основной как бы цемент, на котором весь этот Евреонал держится. Если часть крови отстёгивается космическим алиенам, потому что золото и кровь - кровь и золото - это как бы единый комплекс,
след которого теряется в небе и космосе.

Читатель абсолютно правильно пишет:

"Полностью согласен с Вами насчет мистицизма. Предлагаю кафедре разоблачить мистицизм на конкретных примерах. Например: ритуальные убийства, поедание евреями мацы с кровью гойских младенцев под вывеской еврейской магии скрывают вполне прагматичную цель – сплотить членов диаспоры самым простым, надежным и неоднократно проверенным способом – повязать кровью.
Ведь даже самый прогойски настроенный еврей, отведав мацы , замешанной на крови гойских младенцев, осознает, что в случае раскрытия пощады не будет, такое не прощают. Поэтому все евреи лично способствуют сокрытию преступлений, творимых еврейской верхушкой»…


Но всё это я узнал много, много позже, лет эдак через 15-ть – 20-ть. А пока, как я уже писал, я сидел в комнате Ночного Сторожа, писал стихи и переводил роман Драго Янчара «Северное сияние». Что же касается «Пражского кладбища» Умберто Эко, то, по правде говоря, я впервые прочитал его где-то в 2000-каком-то году. А тогда в году 1989-м я и не знал ни о младенце-мученике Симонини из Трента, ни об аферисте по фамилии Симонино из романа Умберто Эко. Да и читал я тогда совсем иные книги. Вот, например, главы одно из них:

Венедикт Ерофеев
Москва—Петушки
Поэма

«Москва. На пути к Курскому вокзалу

Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало – и ни разу не видел Кремля.
Вот и вчера опять не увидел, – а ведь целый вечер крутился вокруг тех мест, и не так чтоб очень пьян был: я, как только вышел на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки, потому что по опыту знаю, что в качестве утреннего декокта люди ничего лучшего еще не придумали.
Так. Стакан зубровки. А потом – на Каляевской – другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой. Один мой знакомый говорил, что кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу. Со мной почему-то случилось наоборот, то есть душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно. Поэтому там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-дессерт.
Вы, конечно, спросите: а дальше, Веничка, а дальше – что ты пил? Да я и сам путем не знаю, что я пил. Помню – это я отчетливо помню – на улице Чехова я выпил два стакана охотничьей. Но ведь не мог я пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не мог. Значит, я еще чего-то пил.
А потом я пошел в центр, потому что это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Курский вокзал, а не в центр, а я все-таки пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо на Курский вокзал.
Обидно мне теперь почти до слез. Не потому, конечно, обидно, что к Курскому вокзалу я так вчера и не вышел. (Это чепуха: не вышел вчера – выйду сегодня.) И уж, конечно, не потому, что проснулся утром в чьем-то неведомом подъезде (оказывается, сел я вчера на ступеньку в подъезде, по счету снизу сороковую, прижал к сердцу чемоданчик – и так и уснул). Нет, не поэтому мне обидно. Обидно вот почему: я только что подсчитал, что с улицы Чехова и до этого подъезда я выпил еще на шесть рублей – а что и где я пил? и в какой последовательности? Во благо ли себе я пил или во зло? Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или наоборот?
Что это за подъезд, я до сих пор не имею понятия; но так и надо. Все так. Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян.
Я вышел на воздух, когда уже рассвело. Все знают – все, кто в беспамятстве попадал в подъезд, а на рассвете выходил из него, – все знают, какую тяжесть в сердце пронес я по этим сорока ступеням чужого подъезда и какую тяжесть вынес на воздух.
«Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – ничего. Вон – аптека, видишь? А вон – этот пидор в коричневой куртке скребет тротуар. Это ты тоже видишь. Ну вот и успокойся. Все идет как следует. Если хочешь идти налево, Веничка, иди налево, я тебя не принуждаю ни к чему. Если хочешь идти направо – иди направо».
Я пошел направо, чуть покачиваясь от холода и от горя, да, от холода и от горя. О, эта утренняя ноша в сердце! о, иллюзорность бедствия! о, непоправимость! Чего в ней больше, в этой ноше, которую еще никто не назвал по имени, чего в ней больше: паралича или тошноты? истощения нервов или смертной тоски где-то неподалеку от сердца? А если всего поровну, то в этом во всем чего же все-таки больше: столбняка или лихорадки?
«Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – закройся от ветра и потихоньку иди. И дыши так редко, редко. Так дыши, чтобы ноги за коленки не задевали. И куда-нибудь да иди. Все равно куда. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если прямо – все равно на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть».
О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов! Иди, Веничка, иди…

…А я продолжаю стоять.
«Повторяю! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков. Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино».
Ну, вот и все. Минута истекла. Теперь вы все, конечно, набрасываетесь на меня с вопросами: «Ведь ты из магазина, Веничка?»
– Да, – говорю я вам, – из магазина. – А сам продолжаю идти в направлении перрона, склонив голову влево.
– Твой чемоданчик теперь тяжелый? Да? А в сердце поет свирель? Ведь правда?
– Ну, это как сказать! – говорю я, склонив голову вправо. – Чемоданчик – точно, очень тяжелый. А насчет свирели говорить еще рано…
– Так что же, Веничка, что же ты все-таки купил? Нам страшно интересно…
– Да ведь я понимаю, что интересно. Сейчас, сейчас перечислю: во-первых, две бутылки кубанской по два шестьдесят две каждая, итого пять двадцать четыре. Дальше: две четвертинки российской, по рупь шестьдесят четыре, итого пять двадцать четыре плюс три двадцать восемь. Восемь рублей пятьдесят две копейки. И еще какое-то красное. Сейчас, вспомню. Да – розовое крепкое за рупь тридцать семь…

…И вот только у Карачарова мой Бог расслышал и внял. Все улеглось и притихло. А уж если у меня что-нибудь притихнет и уляжется, так это бесповоротно. Будьте уверены. Я уважаю природу, было бы некрасиво возвращать природе ее дары… Да.
Я кое-как пригладил волосы и вернулся в вагон. Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами…
Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается:…глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… Девальвация, безработица, пауперизм… Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире чистогана…
Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…
Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз. Плохо только вот что: вдруг да они заметили, что я сейчас там на площадке выделывал?.. Кувыркался из угла в угол, как великий трагик Федор Шаляпин, с рукою на горле, как будто меня что душило?
Ну да, впрочем, пусть. Если кто и видел – пусть. Может, я там что репетировал? Да… В самом деле. Может, я играл в бессмертную драму «Отелло, мавр венецианский»? Играл в одиночку и сразу во всех ролях? Я, например, изменил себе, своим убеждениям: вернее, я стал подозревать себя в измене самому себе и своим убеждениям; я себе нашептал про себя – о, такое нашептал! – и вот я, возлюбивший себя за муки, как самого себя, – я принялся себя душить. Схватил себя за горло и душу. Да мало ли что я там делал?
Вон – справа, у окошка – сидят двое. Один такой тупой-тупой и в телогрейке. А другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. И пожалуйста – никого не стыдятся, наливают и пьют. Закусывают и тут же опять наливают. Не выбегают в тамбур и не заламывают рук. Тупой-тупой выпьет, крякнет и говорит: «А! Хорошо пошла, курва!» А умный-умный выпьет и говорит: «Транс-цен-ден-тально!» И таким праздничным голосом! Тупой-тупой закусывает и говорит: «Заку-уска у нас сегодня – блеск! Закуска типа „я вас умоляю!“». А умный-умный жует и говорит: «Да-а-а… Транс-цен-ден-тально!..»
Поразительно! Я вошел в вагон и сижу, страдаю от мысли, за кого меня приняли – мавра или не мавра? плохо обо мне подумали, хорошо ли? А эти – пьют горячо и открыто, как венцы творения, пьют с сознанием собственного превосходства над миром… «Закуска типа „я вас умоляю“!»… Я, похмеляясь утром, прячусь от неба и земли, потому что это интимнее всякой интимности!.. До работы пью – прячусь. Во время работы пью – прячусь… а эти!! «Транс-цен-ден-тально!»…

…Я взглянул вправо: там все до сих пор сидят эти двое, тупой-тупой и умный-умный. Тупой в телогрейке уже давно закосел и спит. А умный в коверкотовом пальто сидит напротив тупого и будит его. И как-то по-живодерски будит: берет его за пуговицу и до отказа подтаскивает к себе, как бы натягивая тетиву, – а потом отпускает: и тупой-тупой в телогрейке летит на прежнее место, вонзаясь в спинку лавочки, как в сердце тупая стрела Амура…
«Транс-цен-ден-тально»… – подумал я. – И давно это он его так?.. Нет, эти двое украсть не могли. Один из них, правда, в телогрейке, а другой не спит, – значит, оба, в принципе, могли бы украсть. Но ведь один-то спит, а другой в коверкотовом пальто, – значит, ни тот, ни другой украсть не могли…»

Тогда этот роман, то есть, извините, «поэму» читали все. И Демьян, и Наталья Масленикова и все остальные интеллигенты-алкоголики. И восхищались ей. Помню, как-то на набережной Москва-реки Демьян мне говорит:

- Неужели ты не читал «Москву – Петушки»? Не может же быть?! Это же точно про нас! А знаешь, как она начинается?

- Как?

- А вот как: «Вот все говорят, Красная площадь, Красная площадь, а я иду с похмелья, и смотрю в витрину, и вижу: мамочка родная, «Кубанская»! Кубанскую дают!» - восхищённо цитировал Демьян. Точнее не цитировал, а сам рождал свой, уже «фольклорный вариант»… Но, надо вам заметить, что тогда в 70-е – 80-е г.г. XX столетия так жили и писали не только Венечка Ерофеев, Демьян или я. Так жили и писали очень и очень многие талантливые русские люди. Вот Александр Башлачёв:

«Тепло, беспокойно и сыро,
Весна постучалась ко мне.
На улице тают пломбиры,
И шапки упали в цене.

Шатаюсь по улицам синим
И, пряча сырые носки,
Во всех незнакомых гостиных
Без спроса читаю стихи.

Я занят веселой игрою –
Я солнечных зайцев ловлю,
И рву васильки на обоях,
И их васильками кормлю.

Красивая женщина моет
Окно на втором этаже.
Я занят веселой игрою.
Мне нравится этот сюжет.

Киваю случайным прохожим,
По лужам иду напрямик.
А вечером спрячусь в прихожей,
Поплачусь в чужой воротник.

Вот одна из множества статей о Башлачёве из Интернета:

  «В 1984ом году Башлачёв увольняется из редакции ненавистного "Коммуниста", работа в котором просто убивает его. Темы для статей - самые что ни на есть советские. Здесь и достижения ударников труда, и прочие заметки о работе партии и тех, "кому на Руси жить хорошо". Но душа Александра уже больна другой Россией, не краснознамённой, подневольной, "абсолютно-вахтёрской", но свободной и мыслящей самостоятельно. И во все время эта самостоятельность являлась главное целью поэтов и революционеров, обидно лишь то, что на смену им, вне зависимости от страны и идеи, постоянно приходят всё те же бюрократы, и лозунги "Пятилетку в три недели" уже превращаются в "Удвоим ВВП за два дня". Обидно лишь, что результат так и остаётся нулевым, и каждое занятое кресло чиновника это не надежда на спасение, но просто ещё одна благоустроенная жизнь у пульта с кнопками управления народом.

 В том же году близкий друг Саши, Леонид Парфёнов, знакомит его с журналистом и музыкальным критиком Артемием Троицким, публикации которого в это время уже были запрещены в советских изданиях. На счету Троицкого к тому моменту было множество статей про группы такого масштаба, как "The Beatles" и "Deep Purple". Увидя у себя в дверях очередного поэта-композитора "а-ля непризнанный Высоцкий", он, конечно же, без особого восторга посмотрел на него, предложив сыграть что-нибудь "из своего". И в этот момент происходит что-то невероятное... Башлачёв берёт в руки гитару и резкими ударами уже задаёт ритм, задаёт темп биению сердец. Он отточенными, уверенными ударами пальцев о струны уже растирает себя в кровь, в стружку, выдавая уникальный по своей силе материал, который, казалось бы, невозможно услышать уже нигде, но как не поверить своим ушам, когда всё это происходит здесь и сейчас ? Когда голос, колокольчики повешенные на запястье и ритмичный бой уже опустошают, и выворачивают на изнанку, и очищают от всего того, что долго копилось внутри, и тщетно искало выход из лабиринтов души. А маленький человек с гитарой уже растворяется в пьянящем болью и скорбью воздухе, превращаясь во что-то удивительное, расцветая всеми цветами радуги и всеми узорами, какими зимой мороз разрисовывает окна. Именно так расправляет крылья новорожденная бабочка, именно так начинается путь длинною в четыре неполных года.

 В отличии от своих "коллег по цеху" - Цоя или Агузаровой, он не стремился к славе, деньгам и публике. Александр Башлачёв играл для своих, и свобода от популярности, в его понимании, конечно, соответствовала внутренней свободе. В своё время он был дружен и с Андреем Вознесенским, и с Аллой Пугачёвой, которая во время очередной их встречи, нарисует на внутренней обложке его паспорта сердце и каплю крови. Но всё это не то, не то, не то... И как же нам сложно понять загадку души настоящего поэта, для которого творчество это не деньги или заработок, для которого боль - это фильтр, а страдания и самоистязания - необходимость, ведущая к очищению и переходу на новый уровень понимания мира.

Отпусти мне грехи - я не помню молитв, но если хочешь стихами грехи замолю!
Объясни, я люблю оттого что болит, или это болит оттого что люблю?
...

 Утро наступило неожиданно быстро, и пока все спали, Башлачёв подошёл к окну. Он открыл ставни и холодный снежный ветер подул ему прямо в лицо. Александр берёт в руки трубку телефона и звонит своей жене - она уже ждёт от Саши второго сына, Егора. Поэт сегодня как никогда молчалив и за весь разговор произносит лишь несколько уже избитых временем фраз. Александр всё пристальнее смотрит в окно, за которым дует холодный, обжигающий ледяными снежинками ветер. Башлачёв что-то взвешивает и, кажется, о чём-то безумно сожалеет. Тот самый ветер, которым он всегда мечтал стать. Но теперь, конечно же, поздно. Теперь уже поздно всё, и жить навзрыд больше не получается... Высота такого окна не позволяет человеку встать на подоконник в полный рост, как вы видите, и приходится присесть, свесив ноги вниз. И вот тот единственный момент, когда ты ещё жив, но уже приходит осознание содеянного - когда голые стопы касаются холодных кирпичей фасада здания. Но пути назад уже нет и остаётся только раскинуть руки и немного оттолкнуться от подоконника...

 Немой мёртвый февраль ещё долгое время будет заметать вьюгами северную столицу, провожая по дороге на погост одного из лучших своих поэтов. Поэта, которого в последствии будут сравнивать с Пушкиным и Высоцким, Человека Поющего, чьи песни позже будут использованы для одноимённой театральной постановки. Александр Башлачёв будет похоронен на Ковалёвском кладбище 23 февраля, в день защитника отечества, что, конечно же, очень символично. На крышку гроба, заботливые друзья положат гитару и похоронят её вместе с Башлачёвым. Так уходит Голос, так уходит Человек, так уходит Надежда На Лучшее. С тех пор дорога на Ковалёвское не будет зарастать уже никогда. Нельзя сказать, что к Башлачёву после смерти приходят в гости толпы друзей и поклонников. Скорее гости очень даже редки, да и, как кажется, не очень здесь уместны - Саша никогда не стремился к славе. Однако, она нашла его сама. Потому что пришло время поэзии, пришло время музыки сердца. И он с природой поменялся местами, теперь уже не на его запястье звенит колокольчик, а на берёзе, которая растёт рядом с последним пристанищем Александра. Не он поёт свои песни-притчи природе, но она гулким эхом бубенцов сожалеет об утрате. О потере, которую уже никогда ничем не восполнишь...

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Мёртвые нимут свой срам.

         Поэты идут до конца. И не смейте кричать им "Не надо!"
        Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
        И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
        глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.

        Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
        А что там было в пути? Эти женщины, метры, рубли...
        Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
        позволят идти, наконец, не касаясь земли.»

Они нам говорят, что поэт, окончательно погрузившись в грибы, анашу и алкоголь, не выдержал и как-то ранним зимним утром выпрыгнул в окно… Но женщина ,которая нам об этом рассказывает сильно картавит, а за спинойц у неё на полке стоит девятисвечник. Да и Парфёнов, который познакомил его с Троицким, не так давно был замечен на очередной чёрной мессе – на юбилее главреда «Эха Москвы» Венедиктова, позирующим в костюме Аполлона. Вот фотографии с этой вечеринки:

Королева бала, слева от неё Фагот Коровьев и между ними Кот Бегемот…

Да, это два разных, два совершенно противоположных мира. Мир русской трагедии, и мир еврейского интернационального космополитического счастья. Интересно, но если на Великоне Балу у Сатаны, описанном Булгаковым, хотя бы мужчины были одеты во фраки и пластроны, то здесь на Балу у Венедиктова голые уже все. Прогресс…

Тут вот Башлачёв не выпрыгивал в окно, Башлачёва туда «выпрыгнули». Да и то не в окно, а с крыши… Ибо Башлачёв был одним из тех, которых за их стихи, песни, музыку – убивают. Вот, что много позже, ну, эдак через 20-ть, а то и 30-ть, лет я писал на эту тему: «Дух, за который убивают» (http://www.pycckie.org/novosti/2018/novosti-130618.shtml)...

Да, да, они, то есть умбертоэковские и венедиктовские бесы –

Они кругом. Я больше не могу.
Я резко оторву от глаз ладони,
И вижу там, на левом берегу,
Сквозь мглу несутся дней последних кони.

Летит Чубайс, за ним летит Гайдар,
Летит Гайдар вослед за Новодворской.
А по полям пожар, пожар, пожар…
А по полям всё громче топот конский.

А тут стоят на правом берегу
Прекрасные, убитые поэты,
Но и на нём убитых стерегут
Ножи и гвозди, швайки и стилеты.

Убит Шукшин, за ним убит Рубцов,
Убит Высоцкий, умер Балабанов,
И Цой убит, Тальков и Башлачёв,
Что их жалеть пропащих наркоманов.

Вот Венедиктов Лёша, это да!
Не алкоголик как известный Веня.
Во лбу шестиконечная звезда,
Пылая, говорит: великий гений!

Они друзья, коллеги, смехачи,
Вещатели, банкиры, режиссёры,
Разведчики, гэбисты, стукачи,
Сванидзе, Ахеджакова, Невзоров.

А эти все: Тарковский, Даль, Шукшин,
Или Рубцов, иль Веня Ерофеев,
Сниматели «Рублёвых» и «Калин»,
Не то, что гениальные евреи.

Идёт борьба, смертельная борьба,
Всех, кто откроет тайный код халдеев
Ждёт завтра Иоаннова судьба,
С чьей головой станцует Соломея…

Да, много их ушедших слишком рано. Помнится, сильный совсем молодой Маяковский писал:

Ночь

Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.

Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.

И «расцветали крыло», правда, не надо лбом, а на груди… Выстрелили в упор. Есть версия, что это сделал лично его чекистский друг Янечка, то есть Яков Савлович Агранов (наст.имя – Янкель – Шевель Шмаев - Соренсон). И ведь так «расцветали» не одного Маяковского, но многих гениальных русских писателей, поэтов, музыкантов, актёров…

II.Договор

Хотя погибали не только русские, погибали и евреи. Помню, как Вильгельм Скайлиггер рассказывал мне о встрече с Галичем. Он специально поехал тогда в Париж, чтобы встретиться с ним:

- Странные вы люди – русские! – удивлённо и каким-то раздражением говорил он мне. – Я пришёл к нему в гости (к Галичу – Л.Д.С.-Н.) с магнитофоном и бутылкой «Мартэля», чтобы поговорить с ним о его критике советской жизни и советской власти. А он, выпив, вдруг погрустнел и стал говорить, как он тоскует по России!... И вместо критики и интервью для радио «Кёльн» стал изливать мне душу… Но тут-то я его поймал…

- Поймал?!

- Да, поймал. Поймал на вашей пресловутой тоске по Родине! Я вообще не понимаю этой вашей тоски. Где деньги – там и Родина. Точнее никакой Родины нет вообще…

- А что есть?

- Есть? Есть то, что хочеться есть! – закончил  Вильгельм. – И как можно вкуснее и изысканнее…

- И пить! – вставил я.

- Вот, вот! И пить. Только можно пить «Мартэль» и «Баллантайнс», а можно «политуру» и «денатурат»…

- Откуда ты знаешь про денатурат? – вскинул я на него глаза.

- Знаю. Я читал «Москва – Петушки». Там ещё даётся рецепт «Ханаанского бальзама» или «Чернобурки»: денатурат – 100 гр., бархатное пиво – 200 гр., политура очищенная – 100 гр., а также коктейля «Слеза» с лаком для ногтей – приводится… Но Галич меня сильно удивил. Тоска по Родине?... Чуть не плачет, даже на самом деле заплакал в конце… Тут я ему говорю:

«- А может Вам, Александр Аркадьевич, вернуться?

- Вернуться? Да, я об этом думал. Но это невозможно…

- Почему это?

- Не примут. Я для них враг…

- Ну, не такой уж и враг. В смысле не для всех враг. Вы враг для Полянского, для патриотов, для русских фашистов, а для евреев вы – друг…

- Но в России правят не одни евреи…

- Пока, пока… Пока не одни. А скоро будут и одни. Что Вы так на меня смотрите? Не верите?

- Не верю.

- А Вы поверьте. Уж я то знаю… У меня и там есть друзья. И в первую, конечно, очередь среди евреев… И я могу сделать так… вообщем я могу их попросить…

- Как это попросить? Через них?

- Через «Джоинт», через «Бнайт Брит», через, как там говорят, «сионистов»…

- И что? Вы хотите сказать, что «Бнай Брит» поможет мне вернуться в Россию?

- Да. Очень даже может помочь.

- А я что, должен вступить в «Бнай Брит»?

- Нет, зачем же. Достаточно только поставить подпись… Подпись на Договоре…

- На Договоре с Дьяволом?

- Ну, зачем же Вы так? Зачем? Просто на «Договоре». Ведь работали же Вы «по Договору» в советских редакциях…».

Так рассказывал мне тогда, в году, кажется, 70-ть каком-то, корреспондент радио «Кёльн», славист и русист, немецкий еврей Вильгельм Хайлиггер… Давно всё это было. И, как я понимаю, Галич тогда подписал Договор… А вот недавно я в Сети наткнулся на такой вот «Разговор с чёртом». Привожу из него отрывки:

Разговор с чёртом

Юрий Буковский
Сижу, задумавшись в тиши,
Как дальше буду жить
Над ухом голос:
- Подпиши, и нечего тужить.

Глядь, за плечом мужик стоит
В копытах и рогах
Небритый, галстук на боку,
Надетый впопыхах

Надменный профиль, жёлтый глаз,
Точёные рога
Такого “щёголя”, как он,
Не видел никогда

А чёрт, как дома у себя,
Копытом на ковёр,
Присел на краешек стола
И начал разговор.
-Ну что, возьмёте миллион,
 здоровье на века,
 а может выпивки вагон,
 вот Вам  моя рука.
 Любой порок, любую блажь,
 и кончен разговор…
-Взамен?
-Ты душу мне продашь..,
 а вот и Договор.
-А подпись?
-Подпись? Только кровь,
 чернила не годны...
 А хочешь, сделаю тебя
 правителем страны?!...

 … Я ж предлагаю, дурачок,
 что хошь, хоть вечный рай,
 не упусти свой шанс дружок,
 а душу мне продай.
 Вот тут, пониже, распишись,
 иль просто крест поставь.
И я подумал, чёрт возьми,
А может он и прав?...

 …Так ты надумал? Поспеши,
 живи лишь для себя,
 листочек этот подпиши,

судьбу свою любя…
…-Послушай и доверься мне,
 бессмертным станешь ты.
-Что бы к могильной тишине
 всю жизнь носить цветы?
 Хотя какая это жизнь,
 ведь жизнь венчает смерть...
-Да ты лишь только намекни
 тебя схороним в твердь.
 Какой красивый каламбур
 сложился у меня.
И вынул из кармана шнур,
Взглянув в глаза любя.
И засмеялся от души,
Убрав шнурок назад,
-Ну хочешь, будешь бизнесмен
 иль премий лауреат.
 И будет счастье ко всему
 и слава, и почёт.
 А хочешь, узником в тюрьму?
 Там всё наоборот.
 А за окном себе, представь,
 жизнь весело течёт,
 ты подпись здесь свою поставь...

…И впыхнет небосклон,
И ты совсем уже не ты,
А сам – Наполеон!...
Ха-ха-ха-ха…

- Так это ты тогда был у Галича? – спросил я у Вильгельма.

- А кто же?!! – радостно воскликнул он.  – Ведь он и сам тогда запечатлел нашу встречу в своём стихотворении. Помнишь? Вот оно. Александр Галич:

«Еще раз о черте»

Я считал слонов и в нечет и в чет,
И все-таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой черт,
И уселся верхом на стул.

И сказал мой черт: — Ну, как, старина,
Ну, как же мы порешим?
Подпишем союз, и айда в стремена,
И еще чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, потом!

Аллилуйя, аллилуйя,
Аллилуйя, — потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все — как один!

И ты поймешь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет,
Когда вместе со всеми ты скажешь — да!
И вместе со всеми — нет!

И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, — потом!

Аллилуйя, аллилуйя,
Аллилуйя, — потом!

И что душа? — Прошлогодний снег!
А глядишь — пронесет и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,
Если всем дорога — в золу…
Так давай же, бери, старина, перо
И вот здесь распишись, в углу!

Тут черт потрогал мизинцем бровь…
И придвинул ко мне флакон…
И я спросил его: — Это кровь?
— Чернила, — ответил он…

Аллилуя, аллилуя
— Чернила, — ответил он.

1969 г.

- Да, я знаю это стихотворение…

- Конечно, конечно! Я тоже знаю, что ты знаешь…

- Так тосковал, говоришь, Галич?

- Очень тосковал.

- Но он же сам хотел уехать. Ведь он же в отличие от Бродского прямо написал:

Я выбираю свободу

Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И — свистите по все свистки!

И лопается терпенье,
И тысячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.

Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!

Я выбираю Свободу —
Но не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.

И это моя Свобода,
Нужны ли слова ясней?!
И это моя забота —
Как мне поладить с ней!

Но слаще, чем ваши байки,
Мне гордость моей беды,
Свобода казенной пайки,
Свобода глотка воды.

Я выбираю Свободу,
Я пью с ней нынче на «ты».
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты,

Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут,

Но славно звенит дорога
И каждый приют как храм.
А пуля весит немного —
Не больше, чем восемь грамм.

Я выбираю Свободу —
Пускай груба и ряба,
А вы — валяйте, по капле
Выдавливайте раба!

По капле и есть по капле _
Пользительно и хитро,
По капле — это на Капри,
А нам — подставляй ведро!

А нам — подставляй корыто,
И встанем по всей красе!
Не тайно, не шито-крыто,
А чтоб любовались все!

Я выбираю Свободу,
И знайте, не я один!
…И мне говорит «свобода»:
— Ну что ж, — говорит, — одевайтесь,
И пройдемте-ка, гражданин.

1970 г.

- Так он тут про Воркуту поёт ,а не про Париж…

- Ну, и что… Уехал-то он в Париж… Но там-то и затосковал по России. И мечтал вернуться. И написал об этом:

Когда я вернусь

Когда я вернусь — ты не смейся, — когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Послушай, послушай — не смейся, — когда я вернусь,
И прямо с вокзал, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…

Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем…
Когда я вернусь… О, когда я вернусь…

Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь… А когда я вернусь?

- По моему это искренне написано, - сказал я, - А ведь он, как я понимаю, был христианином. Как же он…

- Как же он со мной Договор подписал? Хочешь ты спросить, - улыбнулся Скайлиггер. - Да, очень уж хотелось со мной в Москву, в Москву, как сёстрам Чехова! Ха-ха-ха!... Вот и подписал…

- Но его же убило электричеством от немецкого комбайна «Телефункен» или от «Грюндика», не помню точно?.

- Ну, да. «Телефункен» или «Грюндик» мало ли на свете известных фамилий…

- А правда, что его труп был чёрным, как головешка?

- Головешка. Да. Это правда. И голова была свёрнута на бок.. Помнишь кончину Фауста в «Народной книге Шписа»?

«…Последний день своей жизни, а было это несколько лет тому  назад,  этот

Иоганнес  Фауст  провел  в  одной   деревушке   княжества   Вюртембергского,
погруженный в печальные думы. Хозяин спросил о причине такой  печали,  столь
противной его нравам и привычкам (нужно сказать, что Фауст этот был,  помимо
всего прочего, негоднейшим вертопрахом и вел столь непристойный образ жизни,
что не раз его пытались убить за распутство). В ответ он сказал: "Не пугайся
нынче ночью". Ровно в полночь дом закачался. Заметив на следующее утро,  что
Фауст не выходит из отведенной ему комнаты, и подождав  до  полудня,  хозяин
собрал людей и отважился войти к гостю. Он нашел его лежащим на полу  ничком
около постели; так умертвил его дьявол.
     При жизни его сопровождал пес, под личиной  которого  скрывался  дьявол

Он дожил до

старости и, говорят, погиб ужасной смертью. Многие полагали, основываясь  на
различных свидетельствах и  рассказах,  что  нечистый,  которого  он  всегда
называл куманьком, умертвил его. Книги, оставшиеся  после  него,  перешли  в
руки рыцарей  фон  Штауфен,  во  владениях  которых  он  умер.  Много  людей
стремились приобрести их, а, по моему разумению,  такого  добра  желали  они
себе только на горе и несчастье…»

- Впрочем, есть и другие версии, - сказал Вильгельм.

- Так ты и мне что ли хочешь предложить Договор?! – вскинул глаза Алёша.

- А почему бы и нет? Договор очень много даёт. Да ещё с твоими-то способностями. Да и то: ты ведь всё твердишь, что «надо пойти до конца». Так вот и сделай последний шаг – пойди до конца и подпиши Договор. Вот его текст. И Вильгельм положил передо мной старый пергамент…

Дальше произошло нечто очень русское и совсем неожиданное для немецкого журналиста радио «Кёльн». Там в этой комнате было большое старинное, говорят, даже венецианское зеркало. А на столе, освещая пергамент, стоял тяжёлый медный подсвечник. И не успел Вильгельм подсунуть Алёше чернильницу (?), как тот схватил подсвечник и метнул его в зеркало. Раздался какой-то тяжёлый стон, потом хруст, и зеркало разлетелось на тысячи осколков. Потом наступила тьма и полнейшая тишина. И только откуда-то издали прозвучал трагический голос:

- Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один. И разбитое зеркало…

(продолжение следует...)

Глава Союз Православных Хоругвеносцев, Председатель Союза Православных Братств, представитель Ордена святого Георгия Победоносца

глава Сербско — Черногорского Савеза Православних Барjактара

Леонид Донатович Симонович — Никшич

 

     


Орден Димитрия Донского 2-й степени
Орден Преп. Сергия Радонежского 3-й степени
Орден Преп. Серафима Саровского 3-й степени
Орден Благоверного царя Иоанна Грозного
Орден - За заслуги

новые фото
Русский марш - 2108

новые фото
Крестный ход в Свиблово

новые фото
Крестный ход в Тайнинском

новые фото
Поездка на Чудское озеро

новые фото
Открытие памятника Ивану Грозному в Орле

новые фото
110-летие подводного флота России

новые фото
Поездка в Санкт-Петербург

новые фото
Концерт в Туле

новые фото
Поездка в Новороссию

новые фото
Хоругвеносцы на Саур-Могиле

новое видео
В

новое видео
У

новое видео
Архив.

новое видео
Архив.

новое видео
день

новое видео
Похороны

новое видео
Награждение

новое видео
Интервью

новое видео
Награждение

новое видео
О

новое видео
Открытие

новое видео
Царский

новое видео
день

новое видео
день

новое видео
Интервью

новое видео
Интервью

новое видео
Русский

новое видео
Интевью

новое видео
Анти-Матильда

новое видео
Анти-Матильда

книги
Книга С.Новохатского "Этнический терроризм"

 

 
Русское Православно-Монархическое Братство Союз Православных Хоругвеносцев


При полном или частичном воспроизведении материалов сайта обязательна ссылка на www.pycckie.org

Кольцо Патриотических Ресурсов Православное христианство.ru. Каталог православных ресурсов сети интернет Rambler's Top100